«физическую» вещь. Она есть более высокого уровня интенциональный коррелят различных восприятий, которые подвергаются интерпретации с помощью различных мыслительных операций. Уровень созерцаемых вещей представляет собой <уже> чрезвычайно высокий уровень конституирования. А физическое представляет собой лишь еще более высокий уровень конституирования, доведенную до еще большей высоты абстракцию, синтез чистых коррелятов мысли, которые не могут найти уже никакого исполнения в данностях внешнего восприятия. Тем не менее, существуют между первым и вторым уровнями отношения, которые определенным способом формируются и открываются мыслью. Физическое — это не предельная материальная реальность, которая посредством причинно упорядоченных воздействий на человеческое тело приводит к {появлению} «субъективного» аспекта качественно определенных вещей, но лишь еще одна фаза конституирования реального мира, осуществляющегося в познавательных операциях. Примечательно, что, согласно этому взгляду, физическое должно быть такой предметностью, которая «подведена» под качественно определенную, данную в созерцании вещь или множество вещей. Трансцендентная материальная вещь вначале определена так, как она дана в восприятии и как она выступает в повседневной жизни. Но затем, когда мы принимаем во внимание результаты физики (и физической химии), она теряет эту определенность. Теперь она определена только так, как ее определяет математическая физика. Трансцендентность физических вещей приобретает тем самым характер [трансцендентности, понятой в теоретико-познавательном смысле]. Ибо речь здесь идет {уже} о трансцендентности по отношению к восприятию.
Сегодня у меня еще будет случай сопоставить несколько других понятий трансценденции. Все они для меня очень важны, поскольку далее я буду использовать их в описании тех путей, которые привели Гуссерля к трансцендентальному идеализму. Итак, это примерно все, что я сказал на прошлой лекции. Сейчас же я хотел бы продвинуться в анализе внешнего восприятия немного дальше.
Следующий шаг заключается в выдвижении тезиса, который я тоже могу сформулировать очень кратко: «Каждое внешнее восприятие есть вычленение данного из большого поля, поля восприятия, в котором оно дано». Так, если я, к примеру, смотрю на моего визави, находящегося вон там, господина имярек, то я воспринял его и, например, его очки. Господин имярек вычленяется при этом из всего поля восприятия, которое я осуществляю. Для [каждой] воспринятой вещи есть некое поле других вещей и процессов. Это поле постоянно расширяется, как говорит Гуссерль102, расширяется, становясь горизонтом, и в этом поле есть весьма различные формы данности. С одной стороны, данности того, что при этом вычленяется в восприятии, а с другой стороны, данности того, что имеется в поле кроме этого. Гуссерль в этом контексте вводит два понятия, которые обычно понимают немного неправильно. Он говорит об «актуальности» и об «инактуальности» сознания как о двух различных формах сознания103. То, что происходит в акте восприятия и ведет к схватыванию вещи, называется «актуальным сознанием». Я бы лучше сказал «сознание-акт» (Aktbewusstsein), т.е. сознание, представляющее собой акт, осуществляющее себя в акте. А тот модус <сознания>, благодаря которому для меня помимо этого каким-то образом присутствует еще все поле, хотя к нему я совсем и не обращаюсь, называется «инактуальностью», инактуальным сознанием. Я бы говорил скорее о «сознании-не-акте». Такое сознание-не-акт в качестве своего коррелята имеет это поле со своим горизонтом, который распространяется все дальше и дальше, как говорит Гуссерль, и, тем не менее, все-таки присутствует для воспринимающего во все более неопределенных данностях или полагаемых единствах (Vermeintheiten). Я вижу, что передо мной сидит некий господин; его, однако, окружают другие сидящие здесь дамы и господа, на которых я уже не обращаю внимания, {окружают} вплоть до границы зала, вплоть до стен, которые сейчас закрывают от меня остальной мир. Видеть сквозь стены я не могу. Но тем не менее этот зал — не все, что присутствует для меня в данный момент. Там, за этой стеной, есть свободное пространство, открытая площадь университета; кроме того, там есть фонтаны и монумент; вокруг площади стоит несколько университетских зданий, здание администрации и т.д., за ними — какие-то поля, а дальше — город Осло. И так — вплоть до моря. И, если угодно, так же — и дальше, на море и за морем, так что присутствующие становятся все менее и менее определенным, всего лишь данным-наряду-с или <даже> не данным, но превращается в пустое пред-положение. Итак, именно в этом смысле то, что сейчас воспринимается и, конечно же, схватывается вниманием, вычленяется из всего поля восприятия, всего горизонта. Горизонт этот бесконечен. Это и есть наш мир, совместный или окружающий или просто мир, принадлежащий каждому восприятию. Согласно Гуссерлю, такое положение дел относится к сущности внешнего восприятия, т.е. что это поле, это окружение и горизонт распространяются все дальше и дальше, до бесконечности, до других галактик, если угодно. Это часть его теории104. И я, конечно, обязан ее здесь изложить. Но то, что я говорю — это, естественно, определенная реконструкция того, что — как мне кажется — фактически написано у Гуссерля. И если здесь я так подробно рассматриваю данный вопрос, то это потому, что, — как Вы знаете — спустя 14 лет после выхода в свет первого тома «Идей» появилась книга Хайдеггера «Бытие и время». В ней есть одно довольно сложное слово, которое, однако, в немецком языке все же приемлемо, а именно, «бытие-в-мире». Хайдеггер и, в особенности, его ученики преподносят это «бытие-в-мире» как какое-то особое открытие, которое до некоторой степени направлено против Гуссерля и которое будто бы должно проторить путь к реалистическому решению. Между тем, для Гуссерля это «бытие-в-мире», если отвлечься от нового слова, — довольно старая история. Дело здесь идет именно о том, что каждое восприятие есть вычленение из некоего перцептивного поля, и что оно имеет некий горизонт и некий окружающий мир. Иначе и быть не может, воспринимающий с самого начала, как воспринимающий заключен в эту сферу. Итак, во-первых, [«Бытие-в-мире»] с точки зрения Гуссерля совсем не новость; это способ бытия воспринимающего человека. И, во-вторых, у Гуссерля оно не рассматривается в качестве какого-то выхода, в качестве средства, позволяющего сойти с пути к идеализму. Естественно, у него есть свои аргументы. Гуссерль говорит: очень хорошо, все это я признаю. И все же моя мысль идет дальше. Это <«бытие-в-мире»> тоже есть лишь одна из фаз конституирования, это лишь более высокий тип интенциональной предметности, а именно, мир, в котором я как воспринимающий всегда <уже> есть. И тем не менее, я, как чистое Я, есть тот, кто полагает (setzt) все это в многообразии опытов. «Бытие-в-мире» — это просто другая формулировка именно этого факта, факта, что внешнее восприятие, всякое восприятие есть вычленение <какого-либо нечто> из мира, данного вместе
